— Похоже, горбатый засранец, будь он проклят, тут неразгребал и не жег целую неделю, — сказал Фрэнклин. Он обеими ногами надавил напедаль тормоза, которая с механическим визгом утонула до пола кабины. Вскорегрузовик остановился. — Небось, лежит в лежку.

— Вот уж не знал, что Дад много пьет, — заметил Вирджил,выкидывая в окно пустую бутылку и вытаскивая из коричневого пакета на полуновую. Он открыл ее о замок на дверце, и взбаламученное тряской пиво, булькая,вылилось ему на руку.

— Все горбуны такие, — мудро сообщил Фрэнклин. Он сплюнул вокошко, обнаружил, что оно закрыто, и обтер тусклое исцарапанное стекло рукавомрубахи. — Пошли, глянем на него. Может, это неспроста.

Он сделал задним ходом извилистый круг, остановился так,чтобы откидной бортик навис над последним скоплением собранных в Уделеотбросов, и выключил зажигание. И вдруг на них навалилась тишина. Полнаятишина. Только чайки кричали, не умолкая.

— Глянь, как тихо, — пробурчал Вирджил.

Они вылезли из грузовика и обошли его. Фрэнклин отцепилS-образные застежки, удерживавшие откидной борт, и тот с треском упал.Кормившиеся на дальнем конце свалки чайки, бранясь и жалуясь, тучей поднялись ввоздух. Фрэнклин с Вирджилом без единого слова забрались в кузов и принялисьсгружать «говнюшки». Зеленые пластиковые пакеты, крутясь, пролетали в воздухе илопались, ударяясь о землю. Работа была привычной. Ту часть городской жизни,которую представляли эти двое, видели (или дали себе труд заметить) от силынесколько туристов: во-первых, по негласному уговору город игнорировал этупару, а во-вторых, она выработала собственную защитную окраску. Встретив надороге грузовик Фрэнклина, вы забывали о нем в ту же секунду, как он исчезал иззеркальца заднего вида. Если вам случайно попадалась на глаза их хибарка, изжестяной трубы которой в белое ноябрьское небо поднималась карандашная линиядыма, вы смотрели на нее — и не видели. Встретив выходящего из камберлендского«зеленого фронта» Вирджила с бутылкой благотворительной водки в коричневомпакете, вы бросали «Привет!», а потом не могли припомнить, с кем этозаговорили. Лицо казалось знакомым, но имя ускользало из памяти, и все.Фрэнклин был братом Дерека Боддина, отца Ричи (впоследствии — низложенногокороля начальной школы на Стэнли-стрит), но Дерек почти забыл, что Фрэнклин ещежив и в городе.

Он превзошел «паршивую овцу» — он стал абсолютно никаким.

Сейчас, опустошив кузов грузовика, Фрэнклин пинком вышвырнулпоследнюю жестянку — клинк! клинк! — и подтянул зеленые рабочие штаны.

— Пошли, глянем на Дада, — сказал он.

Они слезли вниз, и Вирджил, наступив на собственный шнурок,с размаху уселся на землю.

— Гос-споди, и вполовину не могут сделать, как надо, —невразумительно пробурчал он.

Они прошли на другую сторону свалки, к толевой лачуге Дада.Дверь была закрыта.

— Дад! — гаркнул Фрэнклин. — Эй, Дад Роджерс!

Он грохнул кулаком в дверь, и вся лачуга содрогнулась.Крючок, удерживавший дверь изнутри, сломался, и она распахнулась. Хибарка былапуста, но вся пропиталась тошнотворно-сладким запахом, который заставил ихпереглянуться и скривиться — а ведь это были ветераны пивнушек, где мерзкихзапахов хоть пруд пруди. Вонь мимолетно напомнила Фрэнклину маринованныеогурцы, пролежавшие в темном глиняном кувшине много лет, так что сочащаяся изних жидкость стала белой.

— Сукин сын, — сказал Вирджил. — Хлеще гангрены.

И тем не менее в хибарке было прибрано. Сменная рубашка Дадависела на крючке над кроватью, занозистый кухонный стул был придвинут к столу,а койка — заправлена по-армейски. На сложенной газете за дверью стояла банкакрасной краски со свежими потеками на боках.

— Пошли отсюда, а то блевану, — сказал Вирджил. Его лицостало зеленоватым.

Фрэнклин, которому было не лучше, попятился и закрыл дверь.

Они осмотрели свалку, пустынную и бесплодную, как лунныегоры.

— Его тут нету, — заметил Фрэнклин. — В лесу где-товаляется.

— Фрэнк?

— Чего? — коротко откликнулся Фрэнклин, который был внесебя.

— Дверь-то была закрыта изнутри. Ежели его там нету, как онвышел?

Озадаченный Фрэнклин обернулся и осмотрел хибарку. Черезокно, начал было он, и осекся. Окно оказалось всего-навсего прорезанным в толеквадратиком, который прикрывал кусок пластика. В такое маленькое окошко Дадубыло не протиснуться — с горбом-то на спине!

— Твое какое дело, — грубо ответил Фрэнклин. — Не хочетделиться — пошел на хер. Давай отсюдова.

Они вернулись к грузовику, и Фрэнклин ощутил, как сквозьзащитную оболочку хмеля медленно просачивается, наползает ощущение, котороепозже он не вспомнит и не захочет вспоминать: здесь что-то пошло жутконаперекосяк. Как будто у свалки появилось сердце, бьющееся медленно, но сужасающей жизненной силой. Фрэнклину внезапно захотелось очень быстро убратьсяотсюда.

— Чтой-то я не вижу крыс, — вдруг сказал Вирджил.

И немудрено: на свалке были только чайки. Фрэнклин попыталсявспомнить, когда это он привозил «говнюшки» на свалку и не видел крыс.

И не сумел.

Что ему тоже не понравилось.

— Не иначе, он отраву раскидал, а, Фрэнк?

— Давай, двигай, — сказал Фрэнклин. — Сваливаем отсюдова кчертовой матери.

7

После ужина Бену позволили сходить наверх, навестить МэттаБэрка. Визит оказался коротким: Мэтт спал. Кислородную подушку уже убрали, истаршая сестра сказала Бену, что завтра утром Мэтт почти наверняка проснется ибудет в состоянии недолго принимать посетителей.

Бен подумал, что лицо учителя выглядит изможденным ичудовищно состарившимся. Мэтт впервые показался ему стариком. Из больничнойраспашонки выглядывала дряблая шея, учитель лежал неподвижно и казался ранимым,беззащитным. «Если все это правда, — подумал Бен, — не ждите от этих людейникаких одолжений, Мэтт. Если все это правда, тогда, значит, мы в цитаделиневерия, где с кошмарами расправляются лизолом и скальпелем, а не кольями,Библией и диким горным тимьяном. Здесь счастливы своими бригадами реаниматоров,своими шприцами и кружками Эсмарха, заполненными сульфатом бария. Если вколонне истины есть дыра, тут этого не знают и не хотят знать».

Бен прошел к изголовью кровати и осторожно повернул головуМэтта. На шее никаких отметин не было: безупречная кожа. Он помедлил ещеминуту, потом подошел к шкафу и открыл его. Там висела одежда Мэтта, а изнутрина ручке — распятие, которое было на учителе, когда к нему пришла Сьюзан. Оносвисало с филигранной цепочки, мягко блестевшей в приглушенном освещениипалаты. Бен отнес распятие к кровати и надел Мэтту на шею.